Сын попал в плохую компанию и изменился, но я смогла ему помочь. История психолога Елены

Мой мальчик вдруг исчез — рядом стоял чужой подросток

Переломный момент наступил незаметно. В один из вечеров я попросила Кирилла помочь на кухне, и услышала в ответ резкое «потом!» — с таким тоном, будто я его достала. Он сильно хлопнул дверью, и я впервые поймала себя на мысли, что не узнаю собственного сына.

Он стал хмурым, замкнутым, почти не выходил из комнаты. Любой вопрос вызывал вспышку раздражения.

А потом пошли первые проблемы в школе: двойки, прогулы, жалобы от учителей. Для мальчика, который раньше сам переживал из-за каждой четверки, это было не просто странно, а пугающе. И вот в какой-то момент я поймала себя на том, что смотрю на Кирилла и не могу найти в этом уставшем, злом взгляде того мальчика, с которым еще недавно обсуждала смешные ролики перед сном. Он изменился так быстро, что я даже не успела понять, в какой момент это произошло.

Мы перепробовали все: разговоры, угрозы, психолога — ноль реакции

Когда стало ясно, что все эти перемены — не временная вспышка, я решила действовать. Сначала пыталась говорить с сыном по-хорошему: садилась рядом, спрашивала, что его тревожит, напоминала, что он может доверять нам так же, как раньше. Кирилл слушал с каменным лицом и отвечал очередным «да все нормально». Разговор заканчивался тишиной, в которой он будто ставил между нами стену.

Я запрещала пользоваться гаджетами, требовала объяснить, почему он прогуливает. Но получала только раздражение, закрытую дверь и громкие шаги в коридоре. Муж пытался говорить с Кириллом по-мужски: спокойно, без эмоций, как с равным. Но он реагировал так же отрешенно, будто эти разговоры его вообще не касаются.

Оставался последний вариант — психолог. Я долго выбирала специалиста, надеялась, что хотя бы нейтральному взрослому Кирилл откроется. На первой консультации он сидел, скрестив руки, не поднимая глаз. На третьей сказал, что больше туда не пойдет, потому что «это все глупости».

И вот мы пытаемся достучаться до 13-летнего подростка — и не можем. Я впервые испугалась, что не просто теряла контакт с сыном, потеряла контроль над ситуацией и не понимала, как вытащить его из этой ямы.

Плохая компания: узнавать страшно, смотреть — еще страшнее

Перелом наступил, когда я впервые увидела его новых друзей. Случайно, вышла за хлебом и заметила Кирилла у магазина с компанией ребят, которые были явно старше его. Грубые шутки, вызывающий тон, сигарета и бутылка алкоголя у одного в руке. Кирилл стоял рядом, пытаясь выглядеть так же уверенно и холодно, хотя по глазам было видно, что он просто держится, чтобы его приняли.

Вечером я пыталась поговорить, но он вспыхнул мгновенно, будто защищал их, а не себя. Я увидела в нем настоящую злость. И тогда меня накрыло отчаяние: я понимала, что теряю сына куда быстрее, чем могу реагировать. Я не знала, как вытащить его из круга людей, которые тянули его вниз, пока он искренне верил, что поднимается вверх.

Родительское собрание, которое перевернуло мою жизнь

На том собрании я сидела как на иголках: классная руководительница перечисляла проблемы Кирилла с таким выражением, будто говорила о чужом ребенке. Когда встреча закончилась, я просто стояла в коридоре, пытаясь отдышаться, и ко мне подошла мама одноклассника Кирилла. Мы перекинулись фразами о «трудном возрасте», и она вдруг призналась, что недавно ее сын тоже стал резким, злым и неуправляемым.

А потом она сказала то, что зацепило сразу: «Мы смогли с этим справиться». Оказалось, что они с мужем записали мальчика на курс по эмоциональному интеллекту и все встало на свои места. И изменения были настолько заметными, что она говорила об этом почти шепотом — как о чуде, в которое сама не сразу поверила. Ребенок стал спокойнее, вежливее, собраннее... Это звучало слишком хорошо. Но в ее усталых, честных глазах я увидела главное: ей действительно помогло. Уже по дороге домой я знала — мы обязаны хотя бы попробовать.

Я записала Кирилла на онлайн-курс по эмоциональному интеллекту без его ведома

В тот же вечер я нашла сайт курса и оформила запись — без обсуждений с сыном. Я понимала, что нарушаю все правила «хорошего родительства», но выбор между принципами и сыном был очевиден. И тут Кирилл взорвался: сказал, что ему это не нужно, что это бред и что я «лезу куда не надо». Несколько дней мы жили как на пороховой бочке: он хлопал дверьми, срывался на нас, демонстративно игнорировал занятия.

Но постепенно сопротивление ослабевало: он то слушал лекции краем уха, то задерживался на уроке чуть дольше. И в какой-то момент я заметила, что он больше не спорит, просто открывает ноутбук и делает шаг в сторону изменений, сам того не осознавая.

Три месяца спустя передо мной стоял мой сын, которого я так давно не видела

Изменения пришли не сразу, сначала это проявлялось в мелочах. Он стал спокойно отвечать, когда я что-то спрашивала. Потом — помогать по дому без напоминаний.

Однажды он сам рассказал, что переживает из-за контрольной, и я поймала себя на том, что просто слушаю и улыбаюсь: мой Кирилл снова разговаривает со мной, ему интересно мое мнение и нужна поддержка.

Через три месяца после окончания курса его было не узнать. Он перестал огрызаться, стал уважительнее с учителями, подтянул предметы, начал ходить на секцию, которую давно хотел попробовать. С той старшей компанией общался все реже и сказал, что им «не по пути». И когда однажды вечером он подошел ко мне и спросил: «Мам, как прошел твой день?» — я поняла, что вернула своего мальчика. Только теперь он был сильнее, взрослее и намного честнее с самим собой.